Как бы ни старался Занзибар держаться в стороне, напоминая о своем блестящем и идущим вразрез с материковой Танганьикой прошлом, и все же он — Африка. А Африка ошеломляет. Она с порога хватает тебя за самое сердце, как мать хватает за руку провинившегося ребенка, только что вернувшегося домой.
Людные улицы с пыльными грузовиками, везущими целые гроздья рабочих с плантаций. Их босые ноги свисают с кузова, они весело жестикулируют и обнажают крупные белые зубы. И ты смеешься вместе с ними, когда машешь им на прощание. Дети в аккуратно выглаженной форме, бегущие по обочинам дороги из школы, полные женщины в пестрых тканях с корзинами на голове, добрая пожилая торговка — лицо с большими широкими губами и в глубоких морщинах, что напоминает тебе бабушку.
Африка. Одно это слово звучит словно «мама». Она и есть мама, к которой ты, невольно провинившаяся, будешь все равно возвращаться. С улыбкой щуриться под ее палящим солнцем, через дверную щель следить за стаей беспокойных бабуинов, поутру усыпавших дерево возле дома, и жадно пить запах саванны, отпечатавшийся в памяти навсегда.
Как бы ни старался Занзибар держаться в стороне, напоминая о своем блестящем и идущим вразрез с материковой Танганьикой прошлом, и все же он — Африка. А Африка ошеломляет. Она с порога хватает тебя за самое сердце, как мать хватает за руку провинившегося ребенка, только что вернувшегося домой.
Людные улицы с пыльными грузовиками, везущими целые гроздья рабочих с плантаций. Их босые ноги свисают с кузова, они весело жестикулируют и обнажают крупные белые зубы. И ты смеешься вместе с ними, когда машешь им на прощание. Дети в аккуратно выглаженной форме, бегущие по обочинам дороги из школы, полные женщины в пестрых тканях с корзинами на голове, добрая пожилая торговка — лицо с большими широкими губами и в глубоких морщинах, что напоминает тебе бабушку.
Африка. Одно это слово звучит словно «мама». Она и есть мама, к которой ты, невольно провинившаяся, будешь все равно возвращаться. С улыбкой щуриться под ее палящим солнцем, через дверную щель следить за стаей беспокойных бабуинов, поутру усыпавших дерево возле дома, и жадно пить запах саванны, отпечатавшийся в памяти навсегда.